В первый приезд мне Венеция не понравилась. Совсем. Конечно, я никому про это не сказала. Поразило только многообразие туристов, не количество, а именно разнообразие национальностей. Казалось, что одномоментно здесь собрались хотя бы по одному представителю каждой страны Земли и каждой нации. На ум пришло: Вавилонское столпотворение. И не удивительно, что именно в Венеции, мы увидели граффити на стене дома, крик души местного жителя: туристы, умрите все ( turistе morite tutti)! Но вместе с тем тёплое ощущение всемирного братства землян накрыло меня.
Пронзила меня Венеция позже, спустя годы — зимой, мы прилетели сюда на одну ночь. Шли поздним черным вечером, 
старались вдоль каналов, опасаясь заблудиться. В воздухе «витал запах мерзлых водорослей, мост нависал над черным изгибом водной массы, оба конца которой обрезала бесконечность — все как описывал Венецию Иосиф Бродский в своей «Набережной неисцелимых», признанной венецианцами одной из лучших книг о Венеции.
Чёрная амальгама воды, опасной в своей близости. Так и оживали намеки одного детективного романа, в котором была история о том, что очень легко было избавиться от человека в Венеции, незаметно толкнув его в воду. А если это происходило во время карнавала, когда костюм 
превращал людей в невидимок, то это было втройне легко.
И опять бы ничего не было у меня с Венецией, если бы не удивительный рассказчик рядом, не его истинно глубокие знания вместе с умением оживлять эти знания персонажами. Силой его воображения сработала машина времени. И пришло абсолютное видение того, как сначала прибежала сюда, на болотистые островки кучка людей, движимая страхом быть убитыми захватчиками. Как веками обживали, добавляли тверди воде, красоты и золотого блеска островам, строили, строили, хитрили, хитрили, торговали, торговали, богатели и богатели. Всплеск торговли, вытянувший их из болота была таков, что объединил вокруг себя народ Венеции. Благодаря тому, что острова были ограниченной территорией, венецианские аристократы хорошо знали друг друга и заключали сделки на одном лишь доверии; торговые компании создавались за несколько часов и обещания не нарушались. Любой житель мог со своим небольшим капиталом участвовать в создании торгового каравана. И вот оно — экономическое чудо: бедные, но активные купцы отправлялись в путешествия с товаром и возвращались с прибылью, которой делились и с дольщиками и с государством. Вдоль Большого канала до сих пор стоят прекрасные палаццо (дворцы) с открытыми лоджиями и аркадами, а ведь в Европе в те времена строились в основном закрытые замки и крепости — так уверены были жители Венеции в своей защищенности и безопасности. Пенелопой среди городов, ткущей свои узоры днём и распускающей ночью, называл Венецию Бродский.
Морское могущество и независимость — базис Венеции. Страх перед узурпацией власти в одних руках породил их изощренную систему выборов дожей (правителей): сначала самый молодой член синьории ( исполнительный орган Венеции) молился в соборе Сан — Марко, потом на улице брал первого встречного мальчика и шёл с ним на заседание Большого совета ( орган государственного управления Венеции) во дворец дожей, где мальчик тянул жребий. Выбирал 30 листочков с именами, вторая жеребьевка сокращала это число до 9, эти 9 выбирали 40 человек, так, чтобы каждый получил не менее 7 голосов. Этих 40 опять сокращали до 12, которые выбирали 25, которых опять сокращали до 9. Эти 9 выбирали 45 кандидатов, из которых жеребьевкой все тот же мальчик выбирал 11, эти 11 выбирали опять 40, за каждого не менее 9 голосов. И вот эти 40 выборщиков выбирали Дожа! То есть это были только приготовления к выборам……. И такая система существовала шестьсот лет! Но после одного несостоявшегося заговора против дожа, в начале 14 века придумали правители как ещё усложнить эту систему: Совет Десяти, организацию, многие годы внушавшую трепет венецианцам. Создана она была для быстрого реагирования на проблемы. Для контроля над самим дожем! Существовавшая система тайных агентов в Венеции и за её пределами, сурово пресекала коррупцию и заговоры. Тайные осведомители отправляли доносы, опуская их в специальные урны «львиные пасти». 
Члены Совета избирались на год и имели законное право арестовывать, допрашивать, судить любого венецианца. А возглавлялись они инквизиторами, выбираемыми на 3 месяца, без права выхода в свет, поэтому не имеющими никакой информации о подсудимом. Взятки и подкуп членов Совета карались смертью.
Таково прошлое, отпечатанное в настоящем. И опять Бродский: «Венецию, как и Пенелопу, спасает от женихов их соперничество, конкурентная природа капитализма, которая сократилась до родства толстосумов и партий. При демократии если чему научились, так это совать друг другу палки в колеса, и чехарда итальянских кабинетов зарекомендовала себя самой надежной страховкой города. Как и путаница политических ребусов самой Венеции».
В сиянии церковных куполов, обитель света, славная твердыня….. Как писал Бродский: «Глаз человека абсолютно самостоятельный орган, враждебно настроенный на окружающий мир, красота всегда внешняя, исключение из правил. Поиск её и заставляет глаз постоянно вибрировать, странствовать. И только на красоте глаз отдыхает, ему комфортно, красота его расслабляет, красота- есть преломление света самым благоприятным для сетчатки образом. Самостоятельнее глаза — только слеза. (И. Бродский «Набережная неисцелимых»)
Слеза от того, что Венеция — рукотворная и невероятная. Явь и мираж. Вода, удваивающая красоту.
